Однажды вечером я посадил Красоту к себе на колени. – И нашел ее горькой. – И я ей нанес оскорбление.
Я ополчился на Справедливость.
Ударился в бегство. О колдуньи, о ненависть, о невзгоды! Вам я доверил свои богатства!
Мне удалось изгнать из своего сознания всякую человеческую надежду. Радуясь, что можно ее задушить, я глухо подпрыгивал, подобно дикому зверю.
Я призывал палачей, чтобы погибая, кусать приклады их ружей. Все бедствия я призывал, чтоб задохнуться в песках и в крови. Несчастье стало моим божеством. Я валялся в грязи. Обсыхал на ветру преступленья. Шутки шутил с безумьем.
И весна принесла мне чудовищный смех идиота.
Однако совсем недавно, обнаружив, что я нахожусь на грани последнего хрипа, я ключ решил отыскать от старого пиршества, где, может быть, снов обрету аппетит!
Этот ключ – милосердие. Такое решение доказывает, что я находился в бреду!
«Гиеной останешься ты, и т.д. …» - крикнул мне демон, который увенчал мою голову маками. «К смерти иди с твоим вожделеньем, и твоим эгоизмом, и со всеми семью грехами».
О, не слишком ли много! Но, дорогой Сатана, заклинаю вас: поменьше раздраженья в зрачках! И в ожидании каких-либо запоздавших маленьких мерзостей вам, который любит в писателе отсутствие дара описывать и наставлять, вам подношу я несколько гнусных листков, вырванных из блокнота того, кто был проклят.
Я всегда очаровывалась первой «главой» лета… Он так искусно управляет эпитетами, аллегориями и сравнениями. Я редко где встречала подобное… кажется, будто у него свой собственный язык, который не доступен никому другому…
Дурная кровь
Галлы сдирали шкуры с животных, выжигали траву и делали это не искуснее всех, живших в те времена.
От них у меня: идолопоклонство и любовь к святотатству – о, все пороки, гнев, сладострастие, - великолепно оно, сладострастие! – и особенно лень и лживость.
Любое ремесло внушает мне отвращение. Крестьяне, хозяева и работники – мерзость. Рука с пером не лучше руки на плуге. Какая рукастая эпоха! Никогда не набью себе руку. А потом, быть ручным – это может завести далеко. Меня удручает благородство нищенства. Преступники мне отвратительны, словно кастраты: самому мне присуща цельность, но это мне безразлично.
Однако кто создал мой язык настолько лукавым, что до сих пор он ухитряется охранять мою лень? Даже не пользуясь телом, чтобы существовать, и более праздным, чем жаба, я жил везде и повсюду. Ни одного семейства в Европе, которое я не знал бы. – Любую семью я понимаю так, как свою: всем они обязаны декларации Прав Человека. – Мне известен каждый юнец из хорошей семьи.
Если бы я имел предшественников в какой-либо точке истории Франции!
Нет никого!
Мне совершенно ясно, что я всегда был низшей расой. Я не понимаю, что значит восстание. Моя раса всегда поднималась лишь для того, чтобы грабить: словно волки вокруг не ими убитого зверя.
Я вспоминаю историю Франции, этой старшей дочери Церкви. Вилланом я отправился в святую землю; в памяти у меня – дороги на швабских равнинах, византийский ландшафт, укрепленья Солима; культ Девы Марии, умиление перед распятым пробуждаются в моем сознанье среди тысячи несчастливых феерических празднеств. – Прокаженный, я сижу в крапиве, среди осколков горшков, около изъеденной солнцем стены. Позднее, рейтаром, я разбивал биваки в сумраке немецких ночей.
А! Вот еще: я пляшу со старухами и детьми, справляя шабаш на алой поляне.
Мои воспоминания не простираются дальше этой земли и христианства. Вижу себя без конца в минувших веках. Но всегда одинок, всегда без семьи. На каком языке я тогда говорил? Никогда не вижу себя и в собраньях Христа, ни в собраньях сеньоров, представителей Христа на земле.
Кем я был в предыдущем веке? Нахожу себя снова только в сегодняшнем дне. Нет больше бродяг, нет больше тлеющих войн. Все захлестнула низшая раса: народ и, как говорится, рассудок; нацию и науку.
Вот не знаю, как он себя «видел»… под впечатлением какого-то пьяного бреда это писалось, или все-таки то, что я подумала сразу… но…
Года 3-4 назад был у меня опыт… увидеть то, кем я был когда-то… что бы не случалось, кем бы ни была, одно и то же…
Грязные мостовые и экипажи, запряженные лошадьми; шикарные будуары придворных дам и интриги; крестьянское селение; древние арабские кочевники… все это как калейдоскоп обрывочных цветных воспоминаний захлестывает и уносит за собой… К слову, очень познавательно… с точки зрения кармы. Ну это отдельная тема для разговоров…
Наука, новая аристократий! Прогресс. Мир шагает вперед! Почему бы ему не вращаться?
Это – видение чисел. Мы приобщаемся к Духу. Сбудется то, что я говорю как оракул. Я понимаю, но так как не могу объяснить без помощи языческих слов, то предпочитаю умолкнуть.
… Вот я на армориканском взморье. Пусть вечером города зажигают огни. Мой день завершен; я покидаю Европу. Морской воздух опалит мои легкие; гибельный климат покроет меня загаром. Плавать, топтать траву, охотиться и курить, пить напитки, крепкие, словно кипящий металл, как это делали вокруг костров дорогие предки.
Я вернусь с железными мускулами, с темною кожей и яростными глазами: глядя на эту маску, меня сочтут за представителя сильной расы. У меня будет золото: я стану праздным и грубым. Женщины заботятся о свирепых калеках, возвратившихся из тропических стран. Я буду замешан в политические аферы. Буду спасен.
Теперь я проклят родина внушает мне отвращение. Лучше всего пьяный сон на прибрежном песке.
«Я вернусь…» как раз эти строки были в «Полном затмении»… Он на самом деле был абсолютно не похож на людей своей эпохи. Будто человек из будущего, со взглядами человека из завтрашнего дня его заточили в темнице того времени, которое не принимало его.. которое не принимал он сам…
Ты никуда не отправишься. – Опять броди по здешним дорогам, обремененный своим пороком, пустившим корни страдания рядом с тобой, в том возрасте, когда просыпается разум, - он поднимается в небо, бьет меня, опрокидывает, тащит за собой.
Последняя чистота и последняя робость. Решено. Не нести в этот мир мое предательство и мое отвращенье.
В путь! Движенье, тяжелая ноша, пустыня, гнев и тоска.
Кому служить? Какому зверю молиться? На какие иконы здесь ополчиться? Чьи сердцам разбивать я буду? Какую ложь поддерживать должен? По чьей крови мне придется ступать?
Он искал… искал себя в этом мире… искал и не находил… его мировоззрение было столь уникально, столь не похоже ни на что… Он пытался найти себе место… отыскать смысл своему существованию… Он хотел жить… жить, выйдя за пределы тех рамок и норм, которые навязывало ему французское общество… и он жил…
Подальше от правосудия. – Жизнь сурова, одичание просто. Крышку гроба поднять иссохшей рукой, сидеть, задыхаться. Ни старости, ни опасностей: ужас – это не по-французски.
- О! я так одинок, что готов любому священному образу предложить свой порыв к совершенству.
О, моя отрешенность, мое чудесное милосердие – на этом свете, однако.
De profundis Domine, как же я глуп!
Еще ребенком я восхищался несговорчивым каторжником, которого всегда ожилали оковы; меня тянуло к постоялым дворам и трактирам, где он побывал: для меня они стали священны. Его глазами я смотрел на небо и на расцветающую в полях работу; в городах я искал следы его рока. У него было больше силы, чем у святого, и больше здравого смысла, чем у странствующих по белому свету, - и он, он один, был свидетелем славы своей и ума.
На дорогах, в зимние ночи, без жилья, без хлеба и теплой одежды, я слышал голос, проникающий в мое замерзшее сердце: «Сила или слабость? Для тебя – это сила! Ты не знаешь, куда ты идешь, ни почему ты идешь. Повсюду броди, всему отвечай. Тебя не убьют, потому что труп убить невозможно».
Сила или слабость? Вечный мой вопрос… что есть сила? Что есть слабость? Что есть человек? Какой он? Каким должен быть? И должен ли? Для кого?
Истина… в чем она? У каждого она своя… с учетом того мировоззрения, которое сформировало и сделало человека таким, какой он есть…
А на счет «ходячего трупа», то опять же… мы сами в ответе за то, что творим со своей жизнью… убиваем себя, или позволяем Жить… ищем или теряем…
Но то, что его мысли близки к моим… как по содержанию, так и по своей эмоциональной окраске – не все, конечно, но преимущественно – это факт…
Утром у меня был такой отрешенный взгляд и такое мертвенное лицо, что те, кого я встречал, возможно, меня не могли увидеть.
… Я вдруг увидел себя перед охваченной гневом толпой, увидел себя перед взводом солдат, что должен меня расстрелять, и я плакал от горя, которое понять они не могли, и я прощал им – как Жанна д’Арк. …
Да! Мои глаза закрыты для вашего света. Я – зверь, я – негр. Но я могу быть спасен. А вы – поддельные негры, вы – маньяки, садисты, скупцы. …
Знаю ли я природу? Знаю ли самого себя? – Исчезли слова. мертвецов я хороню у себя в желудке. Крик, барабаны – и в пляс, в пляс, в пляс! Мне неизвестно, когда, после прихода белых, я рухну в небытие.
… Я никогда не творил зла. Дни мои будут легки, раскаянье меня не коснется. Я никогда не узнаю страданий души, почти неживой для добра, души, в которой поднимается свет, суровый, как похоронные свечи. Участь сынков из хорошей семьи – преждевременный гроб, сверкающий блестками и слезами. Несомненно, развратничать – глупо, предаваться пороку – глупо; гниль надо отбросить подальше. По часам на башне никогда не удастся отбивать только время чистых страданий.
Интересно, а что он подразумевал под «чистыми» страданиями?
Это ж ведь то же самое, что говорить, что в жизни бывает только хорошее, или только плохое… Он прав… «добавки» и «примеси» всегда существуют…
А фраза понравилась…
… Благоразумное пение ангелов поднимается от корабля спасения: это божественная любовь. – Две любви! Я могу умереть от земной любви, умереть от преданности. Я покинул сердца, чья боль возрастет из-за моего ухода! Вы избрали меня среди потерпевших кораблекрушение; но те, кто остался, разве они не мои друзья?
Спасите их!
Во мне рождается разум. Мир добр. Я благословлю жизнь. Буду любить своих братьев. Это не просто детские обещания или надежда ускользнуть от старости и смерти. Бог – моя сила, и я возношу хвалу Богу.
Тоска не будет больше моей любовью. Ярость, распутство, безумие, я знаю все их порыву и знаю их поражения, - это бремя сбросил я с плеч. Оценим спокойно, как далеко простирается моя невинность.
Я не узник своего рассудка. Фривольные вкусы меня покинули. Нет больше нужды ни в божественной любви, ни в преданности. Я не жалею о веке чувствительных душ. Все имеет свой смысл: и презрение, и милосердие, поэтому я оставляю за собою место на вершине ангельской лестницы здравого смысла.
Что же касается прочного счастья, домашнего или нет… нет, не могу. Слишком я легкомыслен и слаб. Жизнь расцветает в труде – это старая истина; однако жизнь, принадлежащая мне, не очень весома, она взлетает и кружит вдалеке от активного действия, столь дорогого современному миру.
Я превращаюсь в старую деву: нет у меня смелости полюбить смерть!
Бесконечный фарс! Меня заставляет плакать моя невинность. Жизнь – это фарс, который играют все.
Есть что-то в этом… полюбить смерть… Не знаю…
А в жизнь мы и правда играем все…
Ночь в аду
Мне привиделось обращенье к добру и счастью: спасенье. Могу ли я описать то, что увидел? Воздух ада не терпит гимнов. …
И все-таки – жизнь. Если бы только проклятие стало вечным! Проклят человек, который хочет себя искалечить, не так ли? Я думаю, что оказался в аду, значит, я в самом деле в аду. …
Довольно с меня подсказанных заблуждений, поддельных ароматов, всяческих магий и мальчишеской музыки. - И подумать только, что я обладаю истиной, что вижу справедливость: мое суждение здраво и твердо, я готов достичь совершенства. … Господи, мне страшно. Меня мучит жажда, ужасная жажда.
Вот сколько не читаю его, а все-таки в чем-то наши мысли перекликаются, и мне достаточно близки его суждения.
Артюр мне кажется сильным и волевым человеком, который не страшился бросить вызов обществу… Для которого важнее было отыскать тот самый смысл, который бередил его сознание, отнимая покой… И он его искал… Испытывая страх, мучимый жаждой познания, он искал…
Я восхищаюсь ним… Действительно восхищаюсь…
Бесконечны образы галлюцинаций. Вот чем я всегда обладал: больше веры в историю, забвение принципов. Но об этом умолчу – чтобы не стали завидовать поэты и визионеры. Я в тысячу раз богаче, будем же скупы, как море.
Ах, вот что! Часы жизни остановились! Я – вне этого мира. …
Фраза «Будем же скупы, как море» меня взволновала… Я не знаю, что в ней ТАКОГО. Но слова эти отказываются покидать мою голову… Кажется, что вот-вот и я пойму их сокровенный смысл… Или пойму до конца…
Оказаться вне этого мира… Раньше бы я подумала, что это страшно. А сейчас… сейчас такое чувство, что по-другому быть не может… Этот мир диктует свои правила, навязывая свои рамки и законы, заставляя жить кем-то придуманными ценностями и даже мыслями. Если ты отличаешься, если ты другой, значит ты не правильный… больной…
Раньше таких людей могло ждать только непонимание, осуждение со стороны общества и в конце концов одиночество… А сейчас?
Безусловно, мы оказались вне мира. Ни единого звука. Мое осязание исчезло. О мой замок, Саксония, мой ивовый лес! Вечер, утро, ночи и дни… Я устал!
Идти в одиночку по тому пути, который избрал сам… где нет никого рядом, кто мог бы разделить твои взгляды… кто смотрел бы на мир так же широко и ясно, как ты сам… Конечно, это сложно… и не мудрено, что усталость волнами накатывает, накрывая с головой…
Иногда я чувствую то же самое… Но лишь иногда…
Когда минутное наваждение проходит, я возвращаюсь обратно, оставляя непонятные и странные мысли… но лишь на время… Они все равно возвращаются… раз за разом… В последнее время почти постоянно…
Мне следовало бы иметь свой ад для гнева, свой ад – для гордости и ад – для ласки; целый набор преисподних.
Зацепило… заинтересовало…
С его необычными изречениями, аллегориями и эпитетами это не удивительно…
Почти все сказанное Артюром вызывает восторженный трепет… Ни с чем не сравнимое чувство… Разве что… Ощущения будто первый раз видишь что-то невообразимо красивое и удивительное… Что-то такое, о чем раньше не задумывался даже… что не мог представить… Вот и он такой…
Бред 1
Еще один кусок из «Полного затмения»… немного измененный, но все же… Здесь, как мне кажется, он решил взглянуть на себя со стороны… Образ проглядывается почти прозрачно…
И все-таки у него были удивительные суждения… о мире… жизни… предназначении… любви…
… Никакая другая душа не имела бы силы – силы отчаянья! – чтобы выдержать это ради его покровительства, ради его любви. Впрочем, я никогда не представляла его себе другим: видишь только своего Ангела и никогда не видишь чужого. Я была в душе у него, как во дворце, который опустошили, чтобы не видеть столь мало почтенную личность, как ты. …
Было у меня и такое… но оно скрыто за дымкой, закрывающей воспоминания того периода… Я не помню почти ничего… Но ощущение… это самое чувство… оно остается… Даже если не видеть картинки, которая могла бы всплыть в сознании, можно почувствовать то, что было тогда…
И это самое чувство почти идентично тому, о чем пишет Артюр…
Бред 2
Затем я стал объяснять свои магические софизмы с помощью галлюцинации слов.
Кончилось все тем, что мое сознание оказалось в полном расстройстве. Я стал праздным, меня мучила лихорадка: я начал завидовать безмятежности животных. …
Надеюсь, у меня до такого не дойдет *хихикнула*
Хотя, кажется, я к этому уже близка…
Я превратился в баснословную оперу; я видел, что все существа подчинены фатальности счастья: действие – это не жизнь, а способ растрачивать силу, раздражение нервов. Мораль – это слабость мозгов.
Мысли фаталиста, разочаровавшегося в жизни… или же который потерял смысл в этой самой жизни…
Я почти-почти пришла к этому… и это меня временами пугает… Но лишь временами… Я разочаровалась в жизни, но еще надеюсь на то, что все изменится…
Каждое живое создание, как мне казалось, должно иметь за собой еще несколько жизней. Этот господин не ведает, что творит: он ангел. …
Он тоже верил в карму… забавно…
Я начинаю восхищаться им все больше и больше…
Я проклят был радугой. Счастье было моим угрызением совести, роком, червем: всегда моя жизнь будет слишком безмерной, чтобы посвятить ее красоте и силе.
Вот что в этих словах такого, что они меня так волнуют? Я не понимаю, что за сила у сего речи такая, что она способна на раз очаровать и больше не отпускать…
Как любовь, ей богу… Больше ни с чем это не сравнимо…
Невозможное
Я бы прав во всех проявлениях моего презренья: потому что бегу от всего!
Я бегу от всего!
Я хочу объясниться.
*тихий вздох* об этом так много уже было мною сказано, что не хочу повторяться даже *полуулыбка*
Не то чтоб я думал, будто свет искажен, исчерпана форма, движенье сбилось с пути… Да… Теперь мое сознание непременно желает постичь всю суровость развития, которое претерпело сознание после крушения Востока. Так оно хочет, мое сознание! … Я послал к дьяволу пальмовые ветви мучеников, радужные лучи искусства, гордость изобретателей, рвение грабителей; я вернулся к Востоку и мудрости, самой первой и вечной… Возможно, это только мечта грубой лени?
Эх… Не думаю, что это только мечта грубой лени?
Эт потребность… души, сознания, разума? Не знаю…
Я, конечно, могу судить только исходя из каких-то своих соображений, и вряд ли смогу узнать, что было на самом деле… Но все же…
Артюр отрицал и отбрасывал все… чтобы найти (или может даже создать) какую-то новую систему ценностей, взглядов, мировоззрений…
И он таки открыл новый, никем до него еще не изведанный, путь… создал свою особую символику, наделил ее смыслов, вдохнул в мысль и идею жизнь…
Но я замечаю, что спит мой разум.
Если бы, начиная с этой минуты, никогда б он не спал, - отыскали б мы вскоре истину, которая, может быть, нас окружает со всеми ангелами, льющими слезы…
Если бы, до наступления этой минуты, никогда б он не спал, - я не покорился бы, в незапамятную эпоху, смертоносным инстинктам…
Если бы никогда он не спал, - я б в глубины мудрости смог бы теперь погрузиться.
Если бы да кабы…
Вспышка зарницы
Узнаю в этом гнусность моего воспитания в девстве. Что дальше? Идти еще 20 лет, если делают так и другие.
Нет-нет! Теперь я восстаю против смерти! В глазах моей гордости работа выглядит слишком уж легкой: моя измена миру была бы слишком короткой пыткой. В последнюю минуту я буду атаковать и справа и слева.
Тогда – о бедная, о дорогая душа – не будет ли для нас потеряна вечность?
Я бы тоже восстала. Глупо умирать, когда ты не понял, для чего жил. В такой жизни нет никакого смысла *пожала лапками*
А жить, как другие, он не мог…
Сейчас понимаю, что и я не могу… уже не могу… сыта по горло всеми этими ограничениями, запретами, рамками… всеми этими «правильно», «верно», «так должно быть»…
Терпеть не могу, когда навязывают чужое мнение… когда это самое мнение представляют как истину в первой инстанции…
Лет 20 терпела. А потом наконец-то таки решила сказать, что ХВАТИТ…
Так что можно сказать, что настоящая я пробудилась не так давно…
А у Рембо на самом деле есть чему поучиться…
Утро
Аааа… *хватается за голову*
Или это я схожу с ума, как Рембо, или… Или такое рано или поздно происходит с каждым… Почему наши мысли так похожи?
Одно время мне снились довольно непонятные и пугающие сны, каждую ночь окутывающие мое сознание все больше и больше… И пробуждение было спасеньем… спасеньем из ночного наваждения, кошмаров, казавшимися мне галлюцинациями на яву…
Это было… Хорошо, что именно в прошедшем времени!
Прощанье
Начинаю подозревать, что эзотерические учения тоже не прошли для Артюра стороной, и он был с ними знаком… Слишком схожее мышление с теми, кто закладывал подобные учения…
А может быть он сам, не зная ничего об этом, пытался к этому дойти самостоятельно…
Что было бы еще удивительней и восхитительней…
Чем больше я размышляю о судьбе и жизни этого человека, тем больше восхищения и уважения он у меня вызывает…
К чему говорить о дружелюбной руке? Мое преимущество в том, что я могу насмехаться над старой лживой любовью и покрыть позором эти лгущие пары, - ад женщин я видел! – и мне будет дозволено обладать истиной, сокрытой в душе и теле.
есть одна фраза, которую так в свое время не любил Асато – За все в этой жизни приходится платить… Рембо заплатил дружескими связями за то, чтобы узнать свою истину. Он остался один, никем не понятый, но все-таки достигнув той вершины, к которой стремился. Может, он так и не взобрался на нее. Но что-то мне подсказывает, что увидел он ее ясно…
Ему было чуть больше 20-ти лет, когда он это написал… удивительно, как можно разочароваться в жизни и во всем, что тебя окружает в столь юном возрасте *я намекаю на возраст, в котором он начал писать стихи – 16 лет*
Я не спорю, что и сейчас люди разочаровываются во всем, что их окружает… Но одно дело, когда это происходит со зрелыми личностями, а другое…
Хотя опять же… здесь вступает в силу еще один наш общественный шаблон… шаблон возраста… Мы сомневаемся, что в 16 лет перед нами может быть зрелая сформированная личность *тихий вздох*
Какие же мы глупые…
@музыка: Peter Heppner - Suddenly
@темы: Артюр Рембо, размышления, впечатления