Книгу Рембо я дочитала еще недели 2-3 назад, а запись все никак не могла создать...
По правде говоря, меня не хватило на комментирование каждой цитаты. Но не привести их здесь я просто не смогла
Запись создаю для себя, чтобы потом не потерять все самое-самое
читать дальше"Озарения"
1. Как только угомонилась идея Потопа, заяц остановился среди травы и кивающих колокольчиков и помолился радуге сквозь паутину.
О драгоценные камни, которые прятались, цветы, которые уже открывали глаза!
2. Караваны тронулись в путь. И Великолепный Отель был построен среди хаоса льдов и полярной ночи.
С тех пор Луна стала слышать, как плачут шакалы в тимьянных пустынях, и слышать эклоги в сабо, чье ворчанье раздается в садах. Затем в фиолетовой роще сказала мне Эвхарис, что это – весна.
Пруд, закипи! Пена, беги по мостам и над лесом! Черный покров и органы, молнии, гром, поднимитесь, гремите! Воды и грусть, поднимитесь и возвратите потопы!
Потому что с тех пор, как исчезли они, - о скрывающие драгоценные камни, о раскрывшиеся цветы! – наступила скука. И Королева, Колдунья, которая раздувает горящие угли в сосуде из глины, никогда не захочет нам рассказать, что знает она и что нам неизвестно.
3. Жужжали магические цветы. Баюкали склоны. Бродили сказочные изящные звери. Тучи собирались над морем, сотворенным из вечности горьких слез.
4. Я – святой, молящийся на горной террасе, когда животные мирно пасутся, вплоть до Палестинского моря.
Я – ученый, усевшийся в мрачное кресло. Ветви и дождь бросаются к окнам библиотеки.
Я – пешеход на большой дороге через карликовые леса; мои шаги заглушаются рокотом шлюзов. Я долго смотрю на меланхоличную и золотистую стирку заката.
Я стал бы ребенком, который покинут на дамбе во время морского прилива, слугою маленьким стал бы, который идет по аллее и головою касается неба.
Тропинки суровы. Холмы покрываются дроком. Неподвижен воздух. Как далеки родники и птицы! Только конец света, при движенье вперед.
5. Перед снегом – Воплощение Красоты высокого роста. Посвист смерти и расходящиеся круги приглушенной музыки подхватывают, и расширяют, и заставляют дрожать, словно призрак, это страстно любимое тело; пунцовые и черные раны взрываются на великолепнейшей плоти. Чистые краски жизни высвобождаются и танцуют вокруг Виденья, которое они создают. И разбуженный трепет рокочет, и неистовый привкус всех этих причин наполняется свистом смертельным и хриплою музыкой: это мир, оставшийся далеко позади, бросает их в нашу мать красоты – она отходит назад, она поднимается ввысь. О! наши кости оделись в новое, влюбленное тело.
6. Взлетают ярко-красные голуби, и шум их крыльев раздается вокруг моих мыслей.
7. Это началось под смех детворы, это кончится так же. Яд останется в нашей крови даже тогда, когда умолкнут фанфары и снова мы будем во власти былых дисгармоний. А теперь, достойные всех этих пыток, лихорадочно соединим воедино сверхчеловеческое обещание данное нашему телу и нашей душе, и это безумье! Нам обещано было, что дерево зла и добра закопают во мрак и что изгнано будет тираническое благородство, чтобы мы за собой привели очень чистую нашу любовь. Это началось с отвращенья и кончилось беспорядочным бегством всех ароматов, потому что мы не могли ухватиться за вечность. … Наступило время Убийц.
Теперь я знаю, от куда Миллер взял название для своей книги… Кое-что таки проясняется…
8. Эти миллионы людей, которые не нуждаются в знакомстве друг с другом, настолько схожи в своем воспитанье, работе, старенье, что жизнь их должна быть намного короче по сравнению с тем, что шальная статистика находит у народов на континенте.
Знакомо, не правда-ли? Десятки и сотни мегаполисов во всем мире... И в каждом живут люди, не желающие знаться с окружающими... а то и со всем миром...
9. Это – озаренный отдых, ни лихорадка, ни слабость, на постели или на поле.
Это – друг, ни пылкий, ни обессиленный. Друг.
Это – любимая, ни страдающая, ни причиняющая страданий. Любимая.
Мир и воздух, которые не ищут. Жизнь.
Так ли это все было?
И сновидение становится свежим.
10. Летнюю зарю заключил я в объятья.
На челе дворцов ничто еще не шелохнулось. Вода была мертвой. Густые тени не покидали лесную дорогу. Я шел, пробуждая от сна живые и теплые вздохи; и драгоценные камни смотрели, и крылья бесшумно взлетали.
11. Действительность была чрезмерно тернистой для моей широкой натуры, - и тем не менее очутился я у Мадам, серо-синею птицей взлетая к лепным украшениям на потолке, волоча свои крылья по вечернему мраку.
… Я был медведем с темно-синими деснами и с шерстью, поседевшей от грусти, а в глазах – хрусталь и серебро инкрустаций.
Все стало мраком, превратилось в жаркий аквариум.
12. Он – это нежность и сегодняшний день, потому что он двери открыл для пенистых зим и для летнего шума и чистыми сделал еду и напитки, и потому что в нем прелесть бегущих мимо пейзажей и бесконечная радость привалов. Он – это нежность и завтрашний день, и мощь, и любовь, которую мы, по колено в ярости и в огорченьях, видим вдали, в грозовых небесах, среди флагов экстаза.
Он – это любовь, и мера, вновь созданная и совершенная, и чудесный, непредугаданный разум, и вечность: машина, которой присущи фатальные свойства, внушавшие ужас.
13. Тело его! Освобожденье, о котором мечтали, разгром благодати, столкнувшейся с новым насильем!
Явленье его! Перед ним с колен поднимаются древние муки.
Свет его! Исчезновенье потока гулких страданий в музыке более мощной.
Шаг его! Передвиженье огромнее древних нашествий.
Он и мы! О гордость, которая неизмеримо добрее утраченной милости и милосердия.
О этот мир! И светлая песня новых невзгод.
Он всех нас знал и всех нас любил. Этой зимнею ночью запомним: от мыса до мыса, от бурного полюса до старого замка, от шумной толпы до морских берегов, от взгляда к взгляду, в усталости, в силе, когда мы зовем, когда отвергаем, и под водою прилива, и в снежных пустынях – идти нам за взором его, и дыханьем, и телом, и светом.
14. Продается то, чего не продавали никогда иудеи, не отведывало ни дворянство, ни преступленье, не знала отверженная любовь и адская порядочность масс, не могли распознать ни наука, ни время. …
Продаются тела – бесценные, вне какой-либо расы, происхождения, мира и пола! Богатства, которые брызжут при каждом движенье! Бесконтрольная распродажа брильянтов!
Продается анархия для народных масс; неистребимое удовольствие для лучших ценителей; ужасная смерть для верующих и влюбленных!
Продаются жилища и переселения, волшебные зрелища, спорт, идеальный комфорт, и шум, и движенье, и грядущее, которое они создают!
Продаются точные цифры и неслыханные взлеты гармоний. Находки и сроки ошеломительны: незамедлительное врученье!
Безумный и бесконечный порыв к незримым великолепьям, к непостижимым для чувств наслажденьям, - и его с ума сводящие тайны для любого порока, - и его устрашающее веселье и смех для толпы.
Продаются тела, голоса, неоспоримая роскошь – то, чего уж вовек продавать не будут. Продавцы далеки от конца распродажи! Путешественникам не надо отказываться от покупки!Ты будешь сыт и пьян. Мы тоже не в обиде:
Смеются господа, у нас на шее сидя!
. . .
И чтобы, целый день с достоинством трудясь,
Знать: если Долг зовет, мы перед ним в ответе.
Вот счастье полное! А чтоб никто на свете
Не вздумал нас согнуть иль наградить ярмом,
Всегда должно висеть ружье над очагом.
"Кузнец"
«Я знаю суть вещей» - теперь твердит несчастный.
А сам он слеп и глух, бессильный и бесстрастный,
Нет более богов, стал богом человек,
Но без любви сей бог – калека из калек.
. . .
Восторжествует мысль над суеверным страхом,
И в человеке бог, порабощенный прахом,
Восстанет, обожжет сиянием чело –
И, убедившись, что прозревшему светло,
Вернешь ему размах и силы дашь для взлета
. . .
Отверзлись небеса, и тайны больше нет;
Воспрянул человек, узрев желанный свет
В неисчерпаемом роскошестве природы;
И человек поет, поют леса и воды
Торжественную песнь о том, что лишь любовь
Способна искупить отравленную кровь.
"Солнце и плоть"
Вы знаете! Я плыл вдоль неземных Флорид,
Там, где цветы, глаза пантер, обличьем сходных
С людьми, и, наклоняясь, там радуга парит
Цветною упряжью для табунов придворных.
. . .
Порою Океан, устав от полюсов,
Укачивал меня, и с пеньем монотонным
Цветною мглой в борта всосаться был готов…
Я был, как женщина, коленопреклоненным…
"Пьяный корабль"